Детский мир

Когда слово «война» начинает звучать слишком часто, особенно важно, чтобы о ней с вашими детьми говорил не телевизор, а хорошие книги

«Если бы не было Великой Отечественной войны, о чем бы русские снимали кино?» - задавался вопросом когда-то один из западных критиков. Почти то же самое можно сказать о литературе. Война для нашей страны – не только невероятное потрясение, это мифология, которая создавалась годами и десятилетиями. Все лучшее, все важное, все значимое в людях показывала нам война или военная проза, и чаще всего, как любую мифологию, её адресовали детям, с тем же посылом, что и мы сейчас: «Чтобы помнили».

Среди миллионных тиражей военной прозы есть массовая, насквозь заидеологизированная литература, а есть настоящие шедевры, и часто они случались в так называемой «детской» книге. Именно детская литература в 1960-е годы стала приютом для многих талантливейших писателей, которые не могли реализоваться во взрослом официозе. Их «бегство» в детскую литературу подарило нам множество шедевров, а детей научило не только помнить, но и чувствовать. Часто эти книги не входят в детскую программу, не значатся в списках обязательных книг о войне, но именно они, пожалуй, выполняют главную миссию военной литературы: несут в себе идеологию гуманизма и пацифизма.

«Он упал на траву», Виктор Драгунский

В серии «Как это было» издательства «Самокат» вышло уже три книги писателей-фронтовиков с полновесным комментарием историков о событиях, описанных в книге, фронтах, силах противника, прочей фактической информацией. Эта теоретическая часть на контрасте еще больше оттеняет невероятные по своей красоте тексты тех, кого мы не привыкли считать фронтовиками. Вот, Виктор Драгунский – ну это же папа Дениски из «Денискиных рассказов», какая уж тут война?

Но сам Драгунский воевал, был в ополчении под Москвой, копал окопы, убегал от наступающей лавины немцев. Было ему 28 лет. А в книге «Он упал на траву», очень условно детской, он рассказывает почти о себе, только 19-летнем, влюбленном в актрису почти мальчике, который оказывается в этом аду и еще не знает, что его ждет. Что эта любовь – не самое страшное, что нескольким сотням вооруженных лопатами людей не остановить наступление фашистов.

Конечно, книгу цензурировали, конечно, мало переиздавали. Сейчас она вышла такой, какой была написала – невероятно грустной, невероятно светлой. И та интонация искренности, с которой рассказывал нам свои истории Дениска, никуда не девалась даже в этой недетской истории.

«Ласточка-звёздочка», Виталий Сёмин

Автобиографическая повесть Виталия Николаевича Сёмина о другой стороне войны, той, о которой говорить было совсем не принято. Советский солдат – герой, попавший в плен – уже предатель. Сергей, герой «Ласточки-звёздочки», вырос в Ростове-на-Дону, пережил бои за город и стал остарбайтером, угнанным в Германию, фактически рабом. Но ещё это книга о взрослении, о подростках, которые не сдаются, о силе чувств, которая может быть только в 14 лет, о понимании и внимании к другому. Перед Сергеем проходит целая галерея лиц, персонажей, людей, которые жили, спасали других и умирали в это время и которые были не меньшими героями, чем солдаты передовой. Как, например, дворник Мекс, Максим Федорович, над которым до войны любили подшутить дворовые мальчишки. Когда приходят немцы, бережет дом, спасает от мародеров квартиры жильцов, прячущихся в подвале от бомбежек.

«До ночи Мексу удалось отстоять дом, уберечь все сорок его квартир от грабежа. Ночью, когда ребята, сморенные пережитым, заснули в подвале, Мекса застрелили…

В ту ночь в доме умерли еще два человека. Умерла сестра Сявона, четырехлетняя Сонька. Умер одинокий, потерявший еще в гражданскую войну жену и сына семидесятилетний отставной капитан дальнего плавания Гладыш. Всю жизнь он плавал по северным морям, а под старость поселился в южном городе, чтобы вылечить свой застарелый северный радикулит.

Ни Соньку, ни Гладыша, ни Максима Федоровича, естественно, никогда не заносили в списки военных потерь».

«Сестра печали», Вадим Шефнер

Вадим Шефнер – писатель-фантаст, создатель невероятных миров, не уступающих иногда мирам братьев Стругацких. Сейчас незаслуженно забытый, он был одним из самых ярких писателей 60-х годов, ни на кого не похожий фантазер, гуманист и настоящий поэт. И он же – автор одной из самых пронзительных книг о блокаде Ленинграда. Ох, сколько написано книг о ней, как все они страшны. А эта – светла. Блокада и любовь, могут ли они совпасть? Могут, как могли блокадные дни быть солнечными, весенними, цветущими. Мальчишки-детдомовцы, привыкшие и до войны к лишениям, поэтому все равно всегда веселые, в обожаемом Шефнером городе узнают, не только что такое смерть, но и ради чего стоит жить – тоненькой девочки, пахнущей сосновыми иголочками.

От того, что я не видел, как её убило, и даже не знаю, где она похоронена, я не могу представить её себе мертвой, я помню её только живую. Она живет в моей памяти, и когда меня не станет, её не станет вместе со мной. Мы умрем в один и тот же миг, будто убитые одной молнией.

И в этот миг для нас кончится война.

«Мой добрый папа», Виктор Голявкин

Для большинства читателей Виктор Голявкин – автор маленьких, нежных, очень смешных рассказов из курса начальной школы. Но на самом деле он, конечно, один из самых талантливых литераторов ХХ века, обреченный на публикации в детских журналах. Две его «военные» повести – «Мой добрый папа» и «Полосы на окнах» - чуть ли не самые пронзительные в русской литературе книги о том, как в жизнь ребенка приходит война. «Мой добрый папа» - о странном и смешном папе композиторе, который может разговаривать с быком, петь на улице и покупать тазик мороженого детям. Вся эта неустроенная, но такая волшебная жизнь довоенного Баку, рассмотренная через линзу детства, как будто продолжается и когда папа уходит на войну, как и все соседские мужчины. Но она не вернется, как не вернется и «мой добрый папа».

- Тебе каску дадут? – говорю.

- Дадут, – говорит папа, – всё дадут.

- Она ведь железная. Даже стальная. Как ты думаешь, каска стальная?

- Стальная, - говорит папа.

- Ты ходи в каске, - говорю, - раз она вся стальная.

- Обязательно, - говорит папа.

«Мне казалось, что война – это что-то такое, где палят пушки, и мчатся танки, и падают бомбы, но ничего не случается. Просто пушки палят, танки мчатся, бомбы падают – и ничего не случается. Кричат «ура» и побеждают.

Я стою на балконе. Гляжу сквозь ветки на улицу. Вижу снег, и людей, и машины, и мне кажется, я жду папу…Вот сейчас он выйдет из-за угла…

Но мой папа убит».

«Посмотрите – я расту», Борис Алмазов

История о первом послевоенном лете в лагере под Ленинградом превращается в книге Бориса Алмазова, самого сына солдата, погибшего на фронте, в невероятно важную до сих пор для нас рефлексию и переосмысление войны. По большому счету именно так и нужно разговаривать с детьми о войне: о том, что нет абстрактного врага, как прощать и проживать, о том, кто такие герои, как легко ненавидеть толпой и как трудно и как необходимо разбираться во всём самому. Мальчик Боря Хрусталев сам первым начинает бросать камни в пленных немцев. И потом становится единственным, кто в немце видит человека. Он непрерывно сбегает из лагеря, с его условной, не настоящей, идеалистической и идеологизированной жизнью, и видит реальность живую: и искореженную войной землю, и деревню, в которой осталось два мужика, и коней, которые словно символизируют для него саму жизнь. А в кульминации встречается с тем, что смерть бывает и после войны: на глазах ребят взрываются мины на полях и гибнут, по-настоящему, уже такие мирные, такие молодые люди, и грохот прерывает праздничный концерт. И сколько еще звучать этой войне! Через 69 лет её грохот и слёзы все ещё доносятся до нас.

Дедушка, дядя и папа смотрели на меня с фотографий. Дедушка в пенсне, как у писателя Чехова, щурился, словно спрашивал: «Ну-с, как дела, молодой человек?»

Дядя улыбался широко и весело. Лихая пилотка была сдвинута на бровь. «Не робей, парень!» — подмигивал он мне.

А папа смотрел строго и серьёзно. «Кем ты вырастешь? спрашивал он. — Не клони головы. Правда на твоей стороне! Расти скорее!»

Крашеные половицы холодили мне пятки, длинная ночная рубашка, от которой я совсем отвык в лагере, щекотала мне щиколотки.

Лица на портретах, освещённые луной, жили.

И тогда я сказал им:

— Не беспокойтесь за меня! Посмотрите — я расту!

Мария ОРЛОВА