Один из…

Номинация этой Премии должна была называться не «Слово», а «Жизнь», потому что слово – только её зеркало, след её алмаза на стекле

Поневоле покраснеешь. Второй год, как учреждена Всероссийская премия «Хранители Наследия». Её получали академик В. Л. Янин, вернувший нам древний Новгород, академик А. Н. Кирпичников, воскресивший Старую Ладогу, академик А. Г. Векслер, открывший неведомую Москву, И. К. Лабутина, поднявшая из земли средневековый Псков. Савва Ямщиков, Игорь Золотусский, П. Д. Барановский, Ю. П. Спегальский… Имена и дела столь очевидные, что дивишься только тому, как эта премия не была вручена им прежде. А потом называют твое имя…

И все, чем смерть жива,
И жизнь сложна, приобретает новый,
Прозрачный, очевидный, как стекло,
Внезапный смысл…
Арсений Тарковский

Валентин КУРБАТОВ, писатель, критик

Я говорю что-то отвлеченно-торжественное о нашем плохом наследовании имперской, дворянской, православной и философской культуры и от неловкости тороплюсь уйти со сцены. А ночью не могу заснуть и так, и этак верчу перед собой свою бедную жизнь – выцветшее документальное кино.

Своё довоенное рождение в крошечном поселке с татарским именем Салаван-город Ульяновской области в будке путевого обходчика, которым была моя мама.

Деревенское детство в землянке раскулаченного дедушки (сделал он себе из летнего погреба жильё и молился там о себе и детях еще долгие тридцать лет).

Свою школьную жизнь на Урале, флот на Севере, корректорство в районной газете и корреспонденство в молодежной, повседневную писательскую работу, нетвердое церковное послушание.

И понемногу догадываюсь, что хранение наследия – это только постоянная память о том, что всякая человеческая жизнь – это данное Богом за неведомые заслуги само чудо жизни, талант из евангельской притчи, который ты должен вернуть сторицей.

Это не успокаивает меня, но что-то объясняет.

Я оглядываюсь в минувшее еще раз и всё, что казалось хаосом случайностей, складом житейского вторсырья, обретает свое место и открывает свою закономерность. Надобно было родиться на железной дороге, чтобы объяснить свою непоседливость и дух скитальчества, носящий по родной земле, а нет-нет и за её пределы. И надо было слушать дедовы молитвы и в шесть лет по складам одолевать с ним псалтырь, чтобы сейчас самому читать «Шестопсалмие» и каноны. И детские игры в популярный тогда флот с кепками задом-наперед вместо бескозырок не могли не кончиться флотом настоящим. А уж жадное чтение обязательно должно было привести к желанию пересказать прочитанное, привирая налево и направо, отчего уже недалеко до литературной критики.

Ну и, конечно, долгие или короткие дружества с Астафьевым и Распутиным, Конецким и Берестовым, Ямщиковым и Смирновым, Гейченко и Звонцовым, которые сами были дорогим русским наследием, не могло не складывать сознания и не растить ответственности перед словом и мыслью.

Разве что номинация должна была называться не «Слово», а «Жизнь», потому что слово – только её зеркало, след её алмаза на стекле. Но и тут не без правды.

Обычно, получая звание, орден, премию человек говорит, что это «заслуга всего коллектива». Теперь это уже – только фигура красноречия и привет воспитания. Но человек, сказавший это впервые, говорил высокую и осознанную правду. Все мы – только дети человеческой семьи, где каждый –лишь слово в общей речи жизни, только в этой речи и существующее, и деятельное.

И теперь я уже ясно понимаю, что это Премия моих мамы и дедушки, школьных друзей и «отцов-командиров», больших и малых писателей, с кем сводила судьба, батюшек родной церкви. И Пушкина, и Толстого, полей и небес, птиц и трав – всего, чем Бог без меры осыпает каждого русского человека.

Теперь к утру, пожалуй, можно перестать ворочаться – это Премия самой жизни, и однажды всякий долго живущий человек непременно получит её, а я только случайно попался на дороге судьбы одним из первых.

Валентин КУРБАТОВ, писатель, критик