Над городом чужие самолеты

Моя матушка - Надежда Васильевна Хомич, родилась 30 ноября 1914 года в столице Польши Варшаве в семье железнодорожника.

Ее отец - Василий Иванович Хомич из большой крестьянской зажиточной семьи - работал проводником на экспрессе Петербург-Варшава много лет и был известной и уважаемой личностью на Варшавской железной дороге.

Мать моей мамы - Татьяна Федоровна, урожденная Старинская, с началом Первой мировой войны и наступлением немцев выехала с эшелоном беженцев и тремя детьми (Ольгой, Федором и Надеждой) в Гатчину под Петроград.

Василий Иванович ушел добровольцем на фронт. На пожелтевшей фотографии времен войны – он в солдатской фуражке, в шинели до пят, с шашкой на поясе и Георгиевским крестом на груди. Василий Иванович демобилизовался из армии по ранению, купил дом в Пскове в конце ул. Временной на берегу речушки Ремонтки и перевез в Псков семью. Позднее купил дом-усадьбу по Крестовскому шоссе, д. 8, где у них родились еще две дочери.

А после революции 1917 года из эшелона знакомых беженцев, приехавших из Варшавы, почти все семьи были репрессированы и исчезли. Это в основном железнодорожники - простые работяги. В Пскове сохранились только 4 семьи - наши, Хомич, Ушакевич, Манкевич и Кришевич (дед был репрессирован).

Во времена НЭПа в 20-х годах разрешили выезд за границу, и Василий Иванович, мой дед, получил визу в Америку, где по слухам находился один из его братьев. Но за неделю до отъезда деду кто-то «шепнул», что ехать нельзя, и в последний момент наши не поехали. И действительно, похоже, было организовано крушение эшелона с эмигрантами - большинство уехавших погибли.

В то же время, начиная с 20-х годов, в местечке Андрохново (севернее пос. Кресты) каждый вечер расстреливали репрессированных. У деда там работал приятель конюхом (подсобное хозяйство НКВД?). Из рассказа Василия Ивановича в моей памяти остались расстрелянные - ленинградский пожилой ветеринар и местный 16-летний мальчишка, его там долго искала мать.

По рассказам бабушки, за эти годы Василий Иванович очень изменился, почти не разговаривал, скрипел зубами и смотрел исподлобья. Очень любил свою красную корову по кличке «Цветок», чистил ее щеткой, гладил, разговаривал с ней, с четырех утра (до стада) ежедневно водил ее на веревке вокруг усадьбы, где была хорошая трава. А днем работал банщиком в железнодорожной бане. С детьми был строг, все молча понимали его и боялись даже строгого взгляда. Бабка и дети занимались огородом и поросенком. К тому времени умерла от тифа старшая Ольга, а потом и брат Федя - воспаление легких.

Семья не голодала даже в самые голодные годы: картошка, молоко, экономно и мясо - были свои.

Мои родители

Матушка моя Надежда Васильевна училась в 3-й железнодорожной школе (деревянное двухэтажное здание у переезда). С большой любовью она вспоминала классного руководителя Медникову Александру Владимировну и преподавателя пения Павла Востокова. Теперь эти люди уже легенда Пскова, наряду с Н. Колиберским, А.Твороговым, Г. Алексеевым-Гай, Ядвигой Апполинарьевной Коссобудзской, С. Гейченко и многими другими...

Несмотря на бытовые трудности, отнимавшие много времени: нянька для младших сестер, огород, скотина, - училась Надежда Васильевна хорошо и с желанием. Отец, Василий Иванович, говаривал: «Надя у нас будет Человеком!» И любил ее, похоже, больше других детей. Настоял, чтобы поступила в техникум после 7 классов. Успешно окончила Льноводческий техникум в поселке Кресты. Рассказывала, что практику проходила зимой в Ивановской области на льнозаводе, вокруг которого «выли волки» по вечерам, и возвращаясь в деревню с работы, не раз видела горящие волчьи глаза. Замерзала, поскольку была легко одета, и бабка, к которой она была «поставлена на постой», заставляла ее залезать в русскую печь, где парила веником, спасая от простуды.

По окончании техникума Надежда Васильевна вышла замуж за моего отца - Масленникова Анатолия Фаддеевича, выходца из казачьей семьи. Мой прадед - Масленников Порфирий - с «турецкой кампании» возвратился с простреленной грудью, перебитой ногой и, кажется, с Георгиевским крестом. По царскому указу ему был выделен участок земли с лесом и пашней в Опочецком уезде, где он проживал с прабабушкой Машей и восьмерыми детьми. «Хворал» и крестьянствовал. Имел конюшню, несколько лошадей, коров, конную косилку, грабли, молотилку в д. Теплухино, третья усадьба на берегу Великой (налево от поселка Гораи). Прабабушка Маша (Мария Герасимовна) «была красавица и нюхала табак, служила у господ». Дети были обучены грамоте. Мой дед Фаддей крестьянствовал, столярничал, плотничал, был «золотых дел мастером» и, по семейной легенде, даже починил барину швейцарские часы. Брат деда - Гаврила в Гораях держал гончих и борзых, жена работала учительницей. По рассказу отца жителя Опочки Н.В.Вишневского, щенков англо-русских гончих Гаврилы Масленникова брали в царскую охоту в Семрино (Гатчина). «Гаврила шел в баню, а борзая несла в зубах портфель с веником и бельем. . .»

Позднее Гаврила с семьей жил в Смольнинском институте в Ленинграде, был адвокатом, известным «правозащитником». Репрессирован - «без права переписки...» в 37 (?).

Двоюродный брат деда Фаддея - Емельян Суворов - метеоролог, чл. корреспондент АН СССР. Его дочери (обеим за 90 лет) Суворова и Румянцева живы и сейчас, живут в Пскове на ул. Пушкинской. Емельян - репрессирован.

Отец мой с 16 лет работал лудильщиком на Кировском заводе в Ленинграде, где окончил «ликбез», служил в Красной Армии. Окончил военное училище младшего командного состава в Опочке, служил в Острове в погранвойсках, где я и родился в 1935 году. Жили в Острове в маленьком двухэтажном доме на 2-м этаже.

Мать с отцом жили дружно, в любви и счастье. Перед глазами фотография тех лет: мать с отцом под цветущей вишней, смеющиеся и счастливые. Мама в белом платье, отец - в белой рубашке с подвернутыми рукавами. Фотография выцвела, изображение потускнело…

В 1939 году у нас родился мой брат Геннадий. Отец ушел на Финскую войну. Пошли похоронки соседям, знакомым. Цела фотография с «финской кампании» - отец в белом полушубке, в будёновке, на груди портупея, на поясе широкий ремень, кобура - улыбается: «Остался жив... переводят в Белорусский военный округ в г. Полоцк».

Срочно переезжаем в Полоцк, в Белоруссию. Счастливая мама, радостный отец… Друзья отца. Все в новеньких суконных гимнастерках, с портупеями, кобуры для пистолетов, скрипят хромовые начищенные до блеска сапоги. Офицерские петлицы с темно-красными кубиками, красные околыши на фуражках. Праздник, застолье... Наша трехкомнатная квартира... меблированная. Патефон, стопка пластинок... Отцовское охотничье ружье. Шахматы… Огромная щука на кухне во весь стол... Брат уже ходит, в светлом костюмчике в мелкую полоску топает кривыми ножками... Чистокровный пойнтер Джек… Ласковый и умный красавец. Санки, горка, церквушка на берегу Западной Двины… Наш огромный дом… Новогодний утренник в Доме офицеров. Подарки: мне - двухствольное ружье, Генке-кукла... Весна. Поездка в Псков на черной «Эмке». Дед Василий Иванович - улыбается, целует маму, обнимает отца. Огромная усадьба, огромный дом с пустой «холодной» половиной, высоченный забор, голубой. Лохматый, ласковый пес Тобик... Красный теленок с меня ростом с белой звездочкой на лбу. Гроза... Упало дерево. Ива. Ветками касается дедовского крыльца. Огромное дерево…

И на этом кончилось счастливое детство. И мамина счастливая жизнь… Телеграмма: отец срочно отзывается из отпуска. Начало мая 1941 года…

Полоцк. Проводы... Приглушенные разговоры: «Война, Германия, воевать будем на территории врага... малой кровью. К осени будем дома…» И громко: «Летние лагеря… Ученья… Под Лиду… Под Лиду…» Заплаканные глаза молодых женщин… «17-я стрелковая».

30 мая - мой день рождения - 6 лет... Письма от отца, поздравления... Сто раз повторенная фраза: «Стоим в лесу. Ждем приказа!» Тревожные глаза соседок: «В лесу, ждут...? Приказа? Все-таки война...?»

Воскресенье,
22 июня...

Мамины глаза... «Ты опять плакала?» «Война, сынок, война...» Над городом ежедневное завывание «чужого» самолета. Висит и висит под облаками и противно, заунывно гудит. За Двиной «стучат» зенитки. Маленькие разрывы с дымком, не достают - высоко, но все равно «стучат». А «тот» все кружит и кружит... И все видит... Веду брата из яслей, крадучись вдоль забора. Гена говорит: «Мама, Юйка боится бомба».

Юрий МАСЛЕННИКОВ.
Фото из семейного архива автора

На фото: Январь 1940г. Во время боев на Карельском перешейке. Четвертый слева - отец автора.

(Продолжение следует).