И жизнь, короткая, как строчка...

Признаться, выступление в Пскове Александра Дольского, чье имя в ряду авторской песни всегда стояло несколько особняком, многими его поклонниками ожидалось с некоторым опасением. Так быстро и столь многое изменилось вокруг нас за последние 10-15 лет, что с трудом верилось: лирик-романтик Дольский, чьи песни в былые времена отличались изяществом слова и мелодии, остался прежним в своих творческих пристрастиях. Опасения оказались напрасными.

«И не меняю я ни жен, ни убеждений», - утверждал певец когда-то. И слово свое держит. Он даже не изменил обращения к зрителям: как и 15 лет назад свой концерт он начал словами: «Добрый вечер, дорогие мои».

Уже после концерта Александр Александрович вышел в зал: несколько десятков псковичей подошли к артисту за автографом.Для каждого у него нашлось доброе слово. Непринужденно артист находил и высказывал искренние слова благодарности за то, что пришли на концерт, что выбирают его песни.

«И я попробовал молиться»

Удивительное дело, его песни из прежних лет вполне могли бы родиться сегодня, а совсем последние стихи и мелодии воспринимаются теплым приветом из нашего общего прошлого. Преданность своему и только своему творчеству, своему видению жизни - сознательно выбранная позиция или единственно возможный способ существования в мире людей?

- Раньше я отвечал на подобные вопросы, исходя из позиции, что основные качества присутствуют в человеке с рождения. Со временем не то чтобы изменил мнение, но дополнил его. Конечно, характер, способности заложены изначально. Но огромную роль сыграло и то, что я был театральным ребенком, родился и вырос в творческой семье. Мама - балерина, отец - оперный певец, драматический баритон, был дружен с Козловским, Лемешевым. Мама, закончив Вагановское училище, вместе со всеми своими однокурсниками - всем курсом - поехала в Свердловск. Так что мое детство прошло в буквальном смысле за кулисами сцены. Искусство для меня изначально воспринималось чем-то высоким. Я полагал, что превыше всего - считаться просто поэтом.

- Иначе говоря, слово первично?

- Нет, нет, не в том смысле. Знаете, у меня есть сонет как раз на эту тему: «О, как же я был глуп, считая слово началом и концом»…. Дальше не помню, а заканчивается словами: «Есть только музыка, она всему начало». Музыка – это все, что вокруг нас и в нас. Но изначально со словом мне было труднее, чем с музыкой. Я, очевидно, по определению все-таки музыкант, может быть, композитор или импровизатор. Но у меня была такая огромная тяга к поэзии, что в конце концов это желание пересилило все остальное, и я стал писать…

- Если вы остались неизменным в своих поэтических и музыкальных привязанностях, в том, что считает правильным и важным в жизни, то ваш слушатель – вряд ли? Он сильно изменился?

- Нет… Хотя, да, изменился. То есть он тот же самый, но стал гораздо умнее, требовательнее…

- Прежде ваша аудитория была студенческой…

- Нет-нет, это не так. С самого начала – не так. Понимаете, я – один из первых и немногих авторов, который вышел к филармонической аудитории. На мои выступления люди приходили по билетам, то есть, это не было самодеятельным творчеством. А филармония – далеко не только студенты. Когда же стали выходить пластинки, то аудитория сразу стала многомиллионной, и тем более - разной. Студенты – да, конечно, составляли ее немалую часть, но не были определяющим большинством. Другое дело, что прежде некоторые свои песни я не исполнял, потому что они оказывались сложными для восприятия, требовали каких-то дополнительных объяснений. А у авторской песни публика всегда была вполне определенная. Она воспитана на других авторах, на других словах. Так что мои отношения с миром авторской песни складывались непросто: я к нему приспосабливался, а он многого не принимал из моего репертуара и манеры исполнения.

- Например?

- С джазом у авторов-исполнителей отношения были плохими, а я, наоборот, всегда тянулся к его интонациям, часто пользовался и сейчас не отказываюсь от своего увлечения. Да и с моей лирикой: однозначно проходили только самые простые вещи. Но постепенно привыкли…

- Привыкли к тому, что вы – другой и стоите отдельно, или вам удалось влиться в общее русло авторского исполнения?

- Не удалось. Я вообще человек благорасположенный к другим, никогда никому не завидую, всех люблю. Но отношения развалились, и ни по чьей-то конкретной вине (человеческие отношения вообще штука сложная). И я понял, что лучше быть одному.

«Так много злости и отравы я через сердце пропустил,
Что быть жестоким и неправым нет ни желания, ни сил».

Слушая его песни, вольно или невольно задаешься вопросом: как удалось ему за 30 лет активной сценической деятельности остаться вне политики, не стать ни белым, ни красным, ни зеленым?

«Если кланяюсь я, то без тихой покорности,
и любовь и презренье дарю не спеша,
и о Родине вечной, жестокой и горестной,
Буду петь до конца и потом, не дыша».

- У меня с политикой нет никаких отношений – совсем никаких. Когда-то был период политического романтизма. Когда казалось, что действительно можешь что-то сделать. Я пел на телевидении какие-то песни, лирические, конечно, но с явным социальным оттенком. Тогда, еще при коммунистах, было больше свободы слова, чем сейчас. В 95-м году я спел на телевидении две песни, одна, довольно нелицеприятная, называется «Господин президент», вторая – на чеченскую тему. И все: меня сразу и надолго отлучили от телеэкрана.

И не скрывает поэт своего ностальгического чувства по жизни в СССР, давая одной из своих песен на эту тему эпиграфом собственную частушку:

«Господа капиталисты,
вы такой нечестный класс,
Запишусь я в коммунисты,
чтобы снова грабить вас».

- Раньше меня не издавали. Первая моя публикация появилась лишь в 84-м году. А в 88-м Коротич издал в библиотечке «Огонька» подборку моих стихов. Сегодня я еще жив, а меня уже изучают на факультетах словесности. Я не хвастаюсь, а лишь вспоминаю, как был убежден, что не увижу своих книг при жизни. Есть и песня, где, обращаясь к потомкам, утверждал: «Я напечатан буду после смерти». Слава Богу, предсказание не сбылось, чему я, конечно, рад.

«Молитва превратилась в песнь»

Одно из последних пристрастий поэта – сонеты. Его последняя книга так и называется.

- Сонет – изумительная форма поэзии. Он состоит из 14 строк, а венок сонетов включает 15 сонетов, последняя строчка каждого из которых становится первой для последующего. В результате первые строки всех стихотворений складываются в самостоятельный сонет. Невероятно сложное дело, но увлекательное и красивое.

Он по-прежнему не использует для своих песен стихов других поэтов. Единственное исключение сделано для друга – поэта из Екатеринбурга Алексея Федорова.

- Когда я был студентом, он преподавал у нас математику. Он талантливый поэт, но ни одной строчки его тогда не было опубликовано: видимо, слишком талантливым был, слишком смелым. Прочту лишь пару его строчек, написанных в 60-х годах: «В буре морской наверху - обломки, в буре людской наверху - подонки».

Александр Дольский не изменил и прежней манере своего выступления. Его концерты – удивительное сочетание песен и монологов, чтения стихов и ответов на многочисленные вопросы зрителей. Прибавьте к этому удивительное мягко-ироничное чувство юмора, и можно представить то особое настроение в зале, которое из года в год, из города в город сопровождает Александра Дольского.

- Очень часто на концертах спрашивают: как учился играть на гитаре. Я рано начал играть – еще в школе. А свою первую гитару выменял на коллекцию камней, которую сам же и собирал в окрестных горах Свердловска (теперь – Екатеринбурга): малахит, яшма, медный колчедан – таких самоцветов на Урале тогда хватало. Эта история тоже стала песней – «Зеленый камень», который «Я отдал его за общение с богами». А Свердловск для меня – особый мир детских воспоминаний. В детский сад я ходил мимо знаменитого теперь дома Ипатьева. Вокруг него бродило много разных слухов, и даже проходить мимо было страшновато.

Неизменно любимым для поэта и исполнителя остается и образ женщины, окрашенный романтической возвышенностью слова. У автора на этот счет есть свое объяснение:

- Отношение к женщине у меня всегда было коленопреклоненным. Как явление природы и творение Бога она лучше человека. Всему, что, как я считаю, есть во мне лучшее, я учился: терпению, верности, трудолюбию.

Но если ничего в его творчестве не меняется, то с чем же Александр Дольский вновь и вновь выходит к слушателю?

- С песнями, конечно. У меня много новых. Хотя все время просят исполнить из старых. Изо всех сил пытаюсь сохранить равновесие.

Пожалуй, из новых направлений в репертуаре Александра Александровича следует отметить тему духовную. Но и она поэтическим даром автора воплощается в непредсказуемые строки, приобретает только ему присущее развитие, будь то «Ангел-хранитель» («Мы как-то потребительски к нему относимся, забывая, что не только мы нуждаемся в его поддержке, но и он в нашей – тоже»), или «Семейная молитва».

- В одном я убежден абсолютно: слово материально. И оно очень мощное средство: доброе благостное слово хорошо воздействует и на того, кто говорит, и на того, кому говорят. И уж тем более сильно и благотворно влияние молитвы, неважно каноническая ли это молитва, или слова, которые ты сам придумал, обращаясь к Богу. Я помолюсь о своих – о жене и сыновьях, у меня их - трое, а вы, слушая, – о своих. Потом я – о ваших близких. И получится у нас общая молитва.

На концерте побывала
Наталья БОБРОВСКАЯ.

Фото из архива редакции