Строительный брак

Зачистка политического поля в России затянулась. Вот уже шестой год мы слышим, что стране нужны сильные партии, что необходимо укреплять партийную систему и стимулировать здоровую конкуренцию между политическими игроками. И спорить с этим, наверное, не станет даже самый радикальный критик режима.

Но беда в том, что несмотря на обилие предпринятых мер, от запрета региональных партий и блоков до ужесточения правил выдвижения, в действительности никакого укрепления не произошло. В частности, уровень общественного доверия к партиям по-прежнему крайне низок. По данным опроса, проведенного фондом «Общественное мнение» полгода назад, 47% россиян убеждены, что конкуренция между партиями приносит стране вред. 16% считают, что России достаточно иметь одну партию, а 19% – что партии вообще не нужны (годом раньше таких было только 12%).

Опросы, конечно, не самый точный инструмент оценки ситуации. Однако в данном случае они вполне точно фиксируют: реформа избирательных правил не повысила и не может повысить роль партий в политической системе. Властные идеологи долго убеждали нас, что ужесточение требований к партийной деятельности позволит сравнительно безболезненно удалить с поля мелких игроков, а крупные только выиграют. И вот с электоральной арены уже практически «выдавлены» карликовые партии вроде СЕПР и КПЕ, потихоньку «вымываются» аграрии, ДПР и даже «Яблоко». Но чего, собственно, этим добились? Число партий в бюллетене мало что меняет, если сами эти партии не являются механизмами реального представительства интересов и не воспринимаются избирателями в этом качестве. А в России сегодня дело обстоит именно так: партийной системы как не было, так и нет, ее нам заменяет конгломерат невнятных политических брендов.

Конечно, слабость партийной системы объясняется не только и не столько жесткими избирательными законами и произволом избиркомов. Главное обстоятельство, мешающее российским партиям стать сильными и влиятельными игроками, заключается в том, что им принципиально закрыт доступ к принятию важных политических решений. Даже в период «расцвета» российского парламента в 1990?е годы партии в лучшем случае могли поставить подножку правительству, но никак не повлиять на его политику. Похожий расклад имел место в подавляющем большинстве регионов. Там, где лидеры местных партий приобретали реальное влияние, причиной этому был не партийный бренд, а личный авторитет. Конституционные нормы, зафиксировавшие слабость парламентов, еще больше сузили пространство политической игры для партий.

Такая ситуация – отсутствие у правительства ответственности перед парламентом вообще и перед партиями в частности – парадоксальным образом порождает и безответственность самих депутатов, подталкивает их к демагогии, политическому популизму (что было особенно заметно в 1990?е годы). Российские партии не могут легальным способом прийти к власти и борются в большинстве случаев не за власть, а только за места в парламенте, успешно конвертируя финансовый ресурс в депутатские мандаты и наоборот. Участники процесса избавляются от лишних амбиций, учатся мимикрировать и постепенно становятся все более «технологичными» и взаимозаменяемыми.

Именно поэтому все титанические усилия, которые предпринимает сегодня власть, чтобы выстроить красивую, равновесную партийную конфигурацию, идут насмарку. Чиновники не видят главного противоречия – не допустив партии к реальной власти, невозможно добиться от них настоящей отдачи и борьбы. А без этого архитектурный ансамбль, с любовью возводимый политическими инженерами и прорабами, развалится при первом серьезном потрясении. Ужесточение правил игры, предпринятое в последние годы, и обилие ресурсов, вложенных в партстроительство, создают иллюзию устойчивости. Но это только иллюзия – составные части конструкции лишь приставлены друг к другу, на самом деле они ничем не скреплены.

Редакционная статья.
«Эксперт Северо-Запад».
№ 7 (309). 19 февраля 2007 г.