Дневники Госпожи Оформителя

Странный и загадочный мир кукол, портретов, писем и вещей

Рождественские дни и куклы – ну не связанные ли темы? Сказка, где заколдованный и превращённый в уродливую игрушку принц сражается с Мышиным Королём, детские подарки под ёлкой, маскарадные костюмы, старинные рождественские открытки… Удивительное, присущее только этому времени ощущение близости и возможности чуда. Ностальгия, охватывающая при взгляде на елочные украшения и мишуру; весь праздник – как будто вдруг нашлась старая, очень любимая и забытая игрушка.

Фото: Александр Тимофеев.

В галерее на Герцена, 6 выставлены куклы, сработанные театральной художницей Марией Воробьёвой. И – то, что вторым автором, Татьяной Даниловой, - обозначено, как «фотографии и…».

Всё это называется «Письма к незнакомке».

Может быть, это лучшая выставка уходящего года.

Сразу скажу, что, несмотря на то, что авторов – двое, это – не «двойная выставка», не «совместный проект». Это не делится на две части, или две стороны, даже две половины одного целого.

Это история. Сказка. Волшебство – совершенно рождественское, хоть то, о чём оно, вовсе не похоже на «святочный рассказ»:

- «В твоей корзине для сломанных игрушек первый тот, который подарил тебе, прощаясь, красные цветы. Ты, наверное, не помнишь слов, которые ты мне написала на листке записной книжки. Если бы они были правдой на одну только минуту, если бы ты их забыла, то я тоже смог бы писать о себе для тебя или хоть о тебе для тебя.

Но книжка потеряна, и письма нельзя предъявить по взысканию».

- «Больше всего мне хочется, чтобы было лето, чтобы всего, что было – не было. Чтобы я была молодая и крепкая. Тогда бы из смеси крокодила с ребёнком остался бы только ребёнок, и я была бы счастлива.

Я не роковая женщина, а – Аля, розовая и пухлая.

Вот и всё.

Целую, сплю».

Переписка – пером на обрывках листов старой бумаги. Листы прикреплены на кирпичной стене, на них – крошечные цветы. То ли нарисованы, то ли присохли когда-то жарким летом в поле или на даче, где

«Мы этот май проводим,

как в деревне:

Спустили шторы, сняли пиджаки,

В переднюю бильярд перетащили…

- …Мы этот май проводим,

как в бреду,

Безумствует шиповник, море сине,

И Эллинор прекрасней,

чем всегда!»

Под листами, где строки писем и стихи – состаренные и старые фотографии. Таинственная и узнаваемая Незнакомка – взгляд в пустоту, на отлёте – рука с манерным мундштуком:

- почему мои речи резки

в вечном дыме моей папиросы…

а фотография-то в простой сосновой рамке, и под этой – стилизованной «под модерн» дамой, - обрывок газеты «Правда» с убого-энергичной передовицей:

…да, - улыбается Шичмарёв, - посевная в этом году…

…и удобства, и красота…

…возведены трестом № 34…

Так – рядом и вместе.

Это называется «фотография и…». Особый жанр и изысканная техника. Автор – Татьяна Данилова.

Фото: Александр Тимофеев.

Кажется, Умберто Эко как-то сказал о «новом искусстве»: «Мне смешно и странно слышать об интерактивности, которая будто бы отличает современное искусство. Читайте книги – вот где интерактивность: из чёрных значков на белом фоне вы сами создаёте целые миры!»

То, что показано на Герцена, 6 – тот самый, надо сказать, исключительно редкий случай, когда выставка превращается в увлекательное повествование, от которого, как от хорошей книги, не оторваться, в которое всматриваешься снова и снова в поисках ускользнувшей – может быть, от автора тоже! – детали, подробности, мелочи.

Кстати, говорят, авторы вообще отрицают то, что экспозиция ими построена по плану, что тут есть какая-то, выдуманная и вымышленная ими, сознательная концепция. Всё вполне случайно и живёт своей жизнью.

Охотно верю – так найденные на чердаке старые фотографии, открытки, письма, счета и билеты неожиданно складываются в связное повествование о чьей-то – далёкой и одновременно понятной – жизни:

- «Продолговатый и твёрдый овал,

Чёрного платья раструбы…

Юная бабушка! – кто целовал

Ваши надменные губы?..»

- «…Эмалевый крестик в петлице

И серого френча сукно.

Какие прекрасные лица!

И как это было давно!..»

И всё это имеет отношение уже не к ним – давно ушедшим, а ко мне, живущему здесь и сейчас.

Что это - воспоминание? Ностальгия? Мечта?

То, что на выставке – ловкая стилизация? Или… предельно современное искусство?

Техники, с помощью которых созданы фотопанно – куда как сложны и изысканны: композиции, составленные из стильных и изящных антикварных предметов-символов (веер, лорнет, старое фото, часы, ключ, старый футляр для очков) фотографируются, после чего отпечатанная фотография обрабатывается воском, «старится» таким образом. Но это только начало – по воску наносятся какие-то «царапки», вставляются новые фрагменты (засушенный цветок, обрывок свадебной открытки), с какой-то части композиции воск аккуратно стирается и она делается светлее, выделяясь таким образом из фона – так достигается эффект «повествования в повествовании», «цитаты в цитате». От этого бесконечного отражения голова идёт кругом: глядя на «высветленную» таким образом фотографию репродукции (уже двойное отражение!) «Девушки с кофейником», включённую в сфотографированную композицию со старинной кофейной мельницей (ещё двойное отражение!), которая, в свою очередь, включена в фотопанно, являющееся частью экспозиции (и ещё двойное отражение!), на которой присутствуешь сам, невольно думаешь: «Кто смотрит на нас, частью какого представления являются наши жизни? И кто автор этого спектакля?»

…Да, я же совсем ничего не сказал о куклах...

Но что же тут скажешь? Это нужно увидеть.

Сделанные по старинным образцам. Одежда из парчи, кружев, шёлка, золота, выкройки платьев – из журналов мод столетней – и больше – давности. Кружевные чулки, из-под подолов порой кокетливо мелькнёт подвязка или краешек панталон.

Рисунок кружев соразмерен масштабу кукол – я не понимаю, как это сделано.

У Марты – она ростом с кофейник – настоящая брошь с камеей. Размером со спичечную головку.

Туфельки и головные уборы расшиты бисером и усыпаны драгоценными камнями. И рядом – настоящие старинные, изъеденные жучком деревянные колодки для бальных туфелек.

Куклы – повсюду. Дамы в роскошных нарядах. Феи. Ангелы. Красотки в кринолинах и фижмах. Простушки в круглых очках и канапе.

Они живые. И не смотрят на нас. У них – своя жизнь: делают друг другу знаки, капризно отворачиваются, кокетничают, глядят исподтишка одна на другую.

Они словно бы вышли из этих старых стен, выбрались из-за панелей, выглянули из корпуса швейной машинки «Зингер», вылезли из сморщенного саквояжа, из модного когда-то ридикюля, патефонной коробки.

Вот дама начала века, держащая в руках куклу (кукла с куклой на руках – снова отражение?). Неужели это она – та самая, заглянувшая в детскую?

- Вечер в детской, где с куклами сяду…

а я, благодаря какому-то рождественскому волшебству – вижу это?

Ангелы в балетных туфельках. Король и Шут. Шут почему-то с зонтиком. Ангел в канапе, с ридикюлем и в круглых очках.

Вполне себе «византийский» ангел – в длинных одеждах и со свитком в руках читает торжественное Рождественское Послание. Но лукавая розовощёкая курносая физиономия его! И он вот-вот прыснет со смеху. Наверно, потому что рядом – Вещая Птица Гамаюн в модной шляпке и с декольтированной грудью.

Ангел-поэт с пером руках и в лавровом венке. Ангел с золотым фонарём над ангелом-«чтецом».

Манерные и томные дамы. Муза с цветами в руках и очень серьёзным вступлением к «Истории искусств», изданной в 190... году.

Вот – чудо. Их, кукольный, вечный - мир.

Рождество. Детство. «Щелкунчик», золочёные орехи, елка. Свечи и бенгальские огни. Все живы и все навсегда вместе.

Помните, та – написала про то, что «Больше всего хочется, чтобы всего, что было – не было».

Так не бывает. Соделать бывшее – небывшим может один только Бог.

Человек же делает обратное – творит новое из ничего, из пустоты.

Пишет книгу, картину, строит город.

Делает кукол. Даёт им жизнь, смотрит и дивится – неужели это моих рук дело?

И что они теперь сами станут делать?

В центре экспозиции стоит панно, состоящее из фотопортретов кукол «в интерьерах». Портреты в рамках, как обитатели комнат в доме – один над другим, через стенку, окно в окно – множество лиц, характеров, судеб.

Обитатели комнат, как персонажи романа, их «дом» – как сценическая конструкция, как конспект театрального сценария. И – кажется – они говорят друг с другом, между ними – забавные и непростые отношения.

Присмотревшись, вдруг видишь, как на фотографиях и между ними проступают буквы – процарапанные по воску, покрывающему фотобумагу, строки. Какие-то странные отрывки, наброски, которыми испещрено всё пространство кукольной «жизни» форматом восемьдесят на шестьдесят сантиметров:

…Алисе совсем не нравился её тон, и она подумала, что лучше перевести разговор на что-нибудь другое…

…а может быть, это и есть то чувство, которое зовётся счастьем, - по крайней мере, так казалось, -…

Что это – дневники? Письма? Сценарий их жизни? Кто это написал?

Кто такой я – читающий его?

Юрий СТРЕКАЛОВСКИЙ.